— Решили задержать на двое суток, — ответил я и посмотрел на строившего мне гримасы Эрика. — Что опять?
— Виктор, есть разговор! — заявил Рой.
— Не сейчас.
— До тебя невозможно дозвониться!
— Набери меня завтра. А лучше оставь сообщение, я тебе перезвоню.
— Но…
— Завтра!
Мы с инспектором вышли на улицу, и там уже окончательно протрезвевший Петр Крамер поинтересовался:
— Вы сейчас куда?
— По делам, но могу тебя домой закинуть.
— Не нужно, — отказался инспектор. — Я в управление. — И он позвал сержанта: — Идем.
Фольг поправил шляпу и молча зашагал вслед за начальником. Я указал Артуру на служебный автомобиль, забрался на переднее сиденье и посмотрел на часы.
— Поехали уже. Опаздываем!
Но прикатили вовремя. Артур всю дорогу гнал как сумасшедший, и, когда машина остановилась у центрального входа больницы Святой Катерины, над капотом клубился белый пар.
— Радиатор проверь, — посоветовал я и поспешил на переговоры со старым гангстером.
Быстрым шагом пересек вестибюль, решив не дожидаться лифта, взбежал на третий этаж по лестнице и уже на подходе к палате Марона был остановлен отчаянно зевавшим детективом из дивизиона по борьбе с организованной преступностью.
— Вы куда? — строго поинтересовался он.
Откинув полу пиджака, я продемонстрировал служебный значок и отправился дальше. То, что дежурный записал в блокнот номер моего жетона, нисколько не волновало. Куда больше беспокоил предстоящий разговор. Слишком уж много зависело от того, как он сложится. Слишком много…
Руководство больницы поместило Адама Марона в двухкомнатную палату; обычно при нем находилось трое охранников, но сегодня в приемной толпились солидные господа в дорогих костюмах, неброских сорочках и траурных расцветок галстуках. Они моему визиту нисколько не удивились, только замолчали да посмотрели хмуро — и все.
С кем-то из них доводилось общаться лично, других знал по фотографиям из полицейских досье, и все это были люди доверенные и проверенные. Никаких новых лиц, никого, кто мог бы сделать ставку на коронацию Леопольда Марона.
И это давало определенную надежду…
— Комиссар Грай, — откашлялся отчаянно нервничавший Сол Коган и указал на вторую дверь, — господин Марон готов вас принять.
Я кивнул и отправился в следующее помещение. Там помимо Адама Марона меня дожидались двое его ближайших соратников, вместе с ним прошедшие путь от уличных головорезов до уважаемых членов преступного сообщества. Морщинистые, грузные, с многочисленными перстнями на толстых пальцах и абсолютно уверенные в себе.
Койл и Филин. Очевидные претенденты на власть в банде.
Сам пациент был плох. Полный сил мужчина со старой газетной вырезки превратился в иссушенную недугом развалину. Черты туго обтянутого кожей лица заострились, бескровные губы превратились в узкие полоски серой кожи, остатки седых волос торчали редкими клочками. Тело укрывало больничное одеяло, из-под него высовывалась лишь правая рука, сухонькая кисть которой судорожно стискивала свисавший на цепочке медальон.
— Говори, — разрешил Филин.
— Господин Марон, — сняв шляпу, произнес я, — речь о вашем внуке Леопольде. Он ведет себя неправильно…
— Что ты знаешь о правилах, легавый? — Адам приоткрыл веки, и взгляд его темных, совершенно не стариковских глаз обжег ничуть не хуже огня.
— По любым правилам нельзя убивать случайных людей, нельзя втягивать посторонних в свои разборки. Если Леопольд хотел отправить послание Белому Кулаку, официантку убивать не стоило. Девчонка не заслужила такой участи.
Подручные Марона многозначительно переглянулись, но старик лишь презрительно скривил тонкие губы:
— Легавый говорит об этике?
— О благоразумии. Ваш внук ведет себя неблагоразумно.
— Не тебе его судить!
— Судить его будут другие, — согласился я. — Только, боюсь, до суда дело не дойдет. Поймите, никто не допустит войну банд накануне выборов. Полиция в стороне не останется, и все закончится очень-очень скверно.
— Угрожаешь?
— Предупреждаю. Если Леопольд не остановится, ему же будет хуже.
— Ты! — Адам Марон разжал ссохшуюся клешню и ткнул в меня изогнутым указательным пальцем с пожелтевшим ногтем. Выпавший из его ладони осколок прозрачного камушка скатился по впалой груди и повис на цепочке. — Убирайся отсюда немедленно или пожалеешь! — захрипел старик. — Мой внук волен делать все, что ему заблагорассудится, и всякие легавые ему не указ! Убирайся!
Он закашлялся и вновь стиснул показавшийся смутно знакомым медальон.
— Уходите, — попросил Филин. Койл молча указал на дверь.
Я пожал плечами, вышел к дожидавшимся окончания разговора гангстерам и, нахлобучив на голову шляпу, заявил:
— Сомневаюсь, что кто-нибудь из вас участвует в авантюре Леопольда; уверен, вы просто выжидаете, как разрешится ситуация. Так я скажу: ничем хорошим она не разрешится. Пока еще есть возможность вернуть все на круги своя, но как только начнется война, пути назад уже не будет. Прикормленные полицейские враз перестанут закрывать глаза на грязные делишки, судьи позабудут об оправдательных приговорах, а прокуроры начнут запрашивать максимальные сроки. Вас, правда, это волновать не должно, для большинства все закончится дорогой в морг. Мое почтение!
И, с шумом захлопнув за собой дверь, я зашагал по коридору. Вызвал лифт, вернулся мыслями к разговору и вдруг вспомнил о выпавшем из руки Адама Марона медальоне. Пораженный неожиданной догадкой, вытянул из-под ворота сорочки собственную цепочку и уставился на осколок прозрачного камушка, нацепленный рядом с нательным крестом.